В 2023 году впервые за последние три года прошла очная встреча участников ассоциации. Семинар, посвященный созданию выставочных концепций и развитию Ассоциации музеев памяти, состоялся в рамках в рамках Memory Forum — междисциплинарной конференции, посвященной истории и наследию советских массовых репрессий.

Семинар собрал 44 музейных сотрудника и эксперта из 22 регионов России.

Семинар был посвящен музейной триаде смыслов. Автором программы и модератором выступил Георгий Никич — критик, куратор выставок и музейных экспозиций, автор курсов и преподаватель Шанинки и НИУ ВШЭ.

Участники рассмотрели понятие «музей памяти» со всех возможных сторон: что делает музей таковым, кто является его аудиторией, какой визуальный и содержательный язык он использует для взаимодействия с этой аудиторией. Обсуждение этих вопросов проходило в групповом формате.

→ Что дает вам основание считать, что ваш музей является «музеем памяти»?

Сначала вопрос вызвал у участников недоумение. Среди ответов были высказывания о том, что «наш музей — музей памяти, так как изначально таким создавался», «музей был основан людьми, которые пострадали от репрессий», «музей хранит документы о репрессированных». Были и ответы, опирающиеся на поиск доказательств в речах выступающих на открытии музея представителей власти. Одна из участниц семинара в качестве доказательства того, что музей занимается этой темой, рассказала, что у них «…даже раньше одевали посетителей в телогрейки и давали полежать на нарах».

Участники пришли к выводу, что необходимо разными средствами сформировать представление о музеях памяти как категории музеев, ориентируясь на международную практику понимания музейной специфики подобных музеев.

→ Какие предметы, документы, хранящиеся в вашем музее вы считаете наиболее ценными для трансляции смыслов работы с темой?

Среди наиболее интересных по мнению группы предметов были названы: игральные карты, на которых лица «персонажей» были заменены заключенным на лица его родных; пальто арестованного и прошедшего лагеря человека, в кармане которого было обнаружено письмо; бревно с карандашной надписью заключенных-строителей. Обозначены были предметы, сохраняющие память о конкретном человеке.

Основной вывод, сделанный участниками, состоял в том, что предметы, связанные с личной историей, способны неформально и очень искренне сказать о том, что нельзя показать формальными методами.

Вызвало дискуссию упоминание предметов, использовавшихся для пыток в Туве (пример: тонкий конский волос, который резали и засыпали в раны и глаза подследственных). В ходе обсуждения участники группы выделили уникальность региона, которая проявилась и в истории применения пыток. Подобные пытки имеют глубокие исторические корни и способны раскрыть целый пласт тем о наказаниях. Обсуждение вылилось в попытку понять — можно ли показывать такие вещи в музейных экспозициях и как это делать, какими должны быть возрастные ограничения для их демонстрации.

Единого мнения по этим вопросам группа не выработала. Но в качестве примера была предложена практика некоторых музеев по передаче ужасов войны посредством демонстрации набора хирургических инструментов, с помощью которых проводили операции на раненых.

→ Есть ли в вашем музее ключевое высказывание? Какое? Как вы его формировали и обсуждали внутри музея?

Ответ на этот вопрос вызвал у большинства участников затруднение. Очевидно, это то, на чем многим музеям еще только предстоит сфокусироваться.

Самый широкий спектр целевых групп оказался в ответах на второй вопрос. Представители крупных музейных объединений поделились, что им удается охватить практически все варианты целевых аудиторий — от привычных туристов, молодежи и школьников до узконаправленных специалистов, паломников и сотрудников учреждений системы ФСИН.

С первым вопросом у участников тоже не возникло трудностей. Каждый музейный сотрудник или исследователь четко представляет, для кого он выходит на работу каждый день: новое поколение (дети, школьники и студенты), жертвы политических репрессий и их потомки, пожилые люди, общество в целом.

Однако, когда речь зашла о людях, для которых музеи работают именно как музеи памяти, рассказывающие о непростых страницах истории страны, оказалось, что из выше очерченного круга исключена значительная часть потенциальных посетителей музея.

За скобками работы с темой памяти остались школьники, студенты, семьи, дети, люди с разными видами инвалидности. В процессе дискуссии стало понятно, что такое исключение создалось искусственно из-за страха травмировать «неподготовленную» аудиторию или из-за нехватки навыков и компетенций сотрудников для проведения специализированных занятий.

Кроме того, стали очевидными общие болевые точки: потребность в качественном исследовании своей экспозиции, в исследовании целевой аудитории, а главное — нехватка ресурсов для информирования посетителей о том, что музей рассказывает и об этой теме наравне со всеми остальными.

Все это навело участников на вопрос: а что мы можем сделать, чтобы привлечь новую аудиторию?

В финале практической части совместными усилиями был составлен общий алгоритм действий для работы с еще не охваченными категориями посетителей, в который вошли следующие пункты:

→ проведение исследования собственной экспозиции;
→ проведение исследования аудитории;
→ обновление социальных сетей музея;
→ поиск новых каналов связи с аудиторией;
→ проведение образовательных семинаров для сотрудников, работающих с посетителями;
→ проведение аудита музея на предмет доступности для разных категорий посетителей;
→ поиск новых источников финансирования.

Группа сосредоточилась на подборе способов и инструментов, подходящих для выставочных проектов о трудном прошлом.

Популярной среди участников группы стала позиция об эффективности рассказа через личный опыт — в первую очередь через индивидуальные истории жертв репрессий. Помимо личных историй участники предложили строить рассказ на «уровне» семьи. Другой срез индивидуального — географическое измерение, рассказ через городскую и региональную память.

Использование в выставочных решениях индивидуального измерения может позволить вовлечь посетителя, сделать его активным участником выставки. Однако в то же время остается открытым вопрос, является ли это решение универсальным — возможно ли говорить с посетителем о масштабах советских репрессий, опираясь лишь на эмоциональное переживание? Участники обозначили важность балансирования между субъективным и объективным при выборе выставочного языка.

Участники группы предложили разнообразные варианты выставочного языка. Среди них, например, опора на образное восприятие. В практической реализации идей может помочь привлечение на выставку предметов искусства, документов (например, АСД — архивно-следственных дел). Можно также подключать интерактивные форматы — карты, на которых необходимо что-то отметить, анкеты для заполнения в процессе прохождения выставки. В реализации интерактивных форматов могут помочь современные технологии.

При этом важно помнить, что каждое выставочное решение, как отдельная бусинка, должно нанизываться на сюжет, выставочный сценарий, который определяет путь посетителя.

Важно учитывать также то, какая аудитория посещает музейные выставки, как эти люди относятся к советским политическим репрессиям и что знают о них. Именно анализ аудитории, в конечном счете, определяет, какие инструменты актуальнее всего использовать для разговора с отдельными ее группами.